|
© Daser 2003-2008 Хижина в горах Цань Сюэ |
Перевел с китайского С.
Торопцев
"АЗИЯ И АФРИКА СЕГОДНЯ". No 12. 1990
OCR & spellchecked by Alexandr V. Rudenko (June, 1999)
Цань Сюэ - литературный псевдоним китайской писательницы Ее настоящее имя - Дэн
Сяохуа (род. в 1953 году). В 1969 году закончив только начальную школу, была
вынуждена пойти работать на завод. С середины 80-х годов начала публиковать
литературные произведения в таких солидных журналах, как "Жэньминь вэньсюэ",
"Чжунго". "Чжуншань". "Хижина в горах" - один из первых ее рассказов, вызвавших,
как и остальные, острую дискуссию, Новаторская проза Цань Сюэ не совсем привычна
для литературы КНР, где в течение долгих лет внимание к потаенным глубинам
человеческой души не считалось достойным "революционной литературы". Как заметил
писатель Ван Мэн, ее "акупунктура мгновенно нащупывает нужную болевую точку".
Писательница опубликовала более десяти рассказов, три повести и роман. Сборники
ее прозы изданы на родном языке на Тайване и в переводе на английский - в США.
За нашим домом - глухая
гора, а на ее вершине - дощатая хижина.
А в моем столе - ящик. Каждый день я навожу там порядок. Если только не сижу в
кресле, приладив руки на коленях и прислушиваясь к дальнему вою. Это волки и
ущелье подвывают злобному северному ветру, который рвет еловую дранку с крыши
хижины.
- Ну что ты, в самом деле, суетишься? - с притворной улыбочкой говорит мне мама.
- Разве в ящиках когда бывает порядок?
- Это тебе мерещится! - грубо бросаю я.- По ночам, когда луна, к нашему дому
подбираются воры, тьма-тьмущая. И дырки в окнах пальцами протыкают, лампу зажги
- увидишь. Вы-то с отцом храпите у себя так, что банки-склянки на полках
дребезжат, А у меня голова пухнет, только и спасаюсь, что под одеялом. Но все
равно слышу стук на вершине - там в хижине заперт человек. До самого рассвета
зверски в дверь барабанит.
- Покоя от тебя нет,- продолжает мама, отступая к дверям. И следит за мной
половиной лица. Как смешно вздрагивают мышцы!
Однажды я все-таки решилась разведать, что же там, на горе. Когда ветер стих,
полезла, ползу, ползу, а солнце шпарит, слепят, посверкивая, белые камушки, аж
мурашки перед глазами забегали, закружилась голова. Так намаялась, даже кашлять
начала. На лбу пот выступил, течет по бровям, глаза, соленый, заливает, и
ничего-то я там не увидела, ничего не услышала. Вернувшись, постояла у дверей,
глянула на себя в зеркало - ну и фигура, туфли заляпаны, под глазами синие
круги.
Что-то она того...- думая, будто я не слышу, ухмылялись по темным уголкам
домашние. И, пока глаза мои привыкают к полумраку комнаты, исчезали,
посмеиваясь. Оказывается, они тут без меня по ящикам шарят, перетряхивают, вон
мертвые бабочки на полу валяются, стрекозки. А ведь знают, как я всем этим
дорожу.
Сверля меня взглядом, сестренка объяснила: "Они хотят помочь тебе в ящике
прибрать". И при этом ее левый глаз зеленеет.
Стоит, думаю, припугнуть: "Вой слышала? Как стемнеет, дом окружают волки, во все
щели суются. Ты спишь, но тебе слышно, и на пятках холодный пот выступает. У нас
тут у всех пятки потеют. Вон, посмотри, какие влажные одеяла, поняла?"
На душе муторно, кое-что все-таки утащили. Мать притворяется, будто знать ничего
не знает, а глаза-то опускает. Но я спиной ощущаю злобный взгляд. Как уставится
в затылок - у меня сразу немеет и вспухает кожа, Это они, я знаю, зарывают мои
шахматы у колодца за домом, ночью пойду, вырою, а они опять спрячут. А когда
копаю, зажигают лампу и в окно подглядывают. Возмущаться - бесполезно.
За обедом сообщаю им: "На горе-то хижина есть". Уткнулись носом в суп, может, и
не услышали.
Откладываю палочки для еды, говорю громче: "Ветер какой, крысы мечутся. С горы
камни летят, барабанят в стенку, у вас вон от страха пятки потеют. Хоть это-то
вам известно? Да взгляните же на свои одеяла - поймете. Понавешали во дворе
веревки, что ни утро - сушите".
В быстром взгляде отца что-то знакомое. Волчье. Все ясно. Он - волк, ночами
рыщет со стаей вокруг дома и жутко воет.
- Там все какое-то слепящее, дрожащее,- хватаю я мать за плечо,- сил нет
смотреть, глаза слезятся. И ничего вроде бы нет. А вернулась, села в свое
кресло, приладила руки на коленях и вдруг увидела, четко-четко, крышу из еловой
дранки. Близко-близко, да вы тоже, конечно, видели, из нашего дома нельзя не
заметить, ну правда же. Знаете, там человек заперт, всю ночь не спит, и под
глазами - огромные синие круги.
- Ну, что тебе дались эти пятнистые камни у колодца, мы с матерью не знаем, что
и подумать, всякий раз в дрожь бросает, чуть заслышим, что ты копаешь,
срываемся, босые, с кровати, мечемся по комнате.- Отец отворачивается, избегая
моего взгляда. А стекло мухами загажено.- Когда-то на дно этого колодца я уронил
нож. Во сне понимаю, что вроде бы достать надо. А проснусь, твоя мать начинает
убеждать, что ничего такого не было, не ронял я никакого ножа, померещилось. Я
соглашаюсь, а ночью - все тот же сон. Лежу, переживаю, нож-то ржавеет на дне, а
я не лезу за ним... Долго меня это мучило, вон какие морщины по лицу побежали.
Ну и как-то пошел к колодцу, осторожно спускаю ведро, а веревка тяжелая,
скользкая, пальцы разжались, ведро возьми да и полети вниз. Я опрометью в
комнату, смотрю в зеркало - наполовину седой, вот тут, слева.
Я вжимаю голову в плечи, по лицу расползаются лиловые и синие пятна:
"Убийственный северный ветер. Желудок насквозь промерз. Там льдинки звякали,
когда в кресло садилась".
Давно бы в ящике прибрать пора, да мама из своей тьмы караулит. Ходит, ходит у
себя по комнате, стучат, стучат за стеной шаги, и у меня мысли путаются. Чтобы
отвлечься, беру колоду карт, пересчитываю: "Раз, два, три, четыре, пять...".
Шаги прерываются, в дверь просовывается темно-зеленая мордочка матери и шипит:
"Кошмарный сон видела, вся спина мокрая". "И пятки.- добавляю я,- пятки у всех
потеют. Вчера же опять одеяла сушили. Обычное дело". Сестренка втихаря доносит:
"Мать говорит, хоть руки ей перебей, чтобы не скрипела своим ящиком, выдвигает,
задвигает, сил нет терпеть, голова гудит, точно в ледяную воду сунули. Так и
простыть недолго".
Сестренка глядит не мигая, и у меня на шее выступает красноватая сыпь.
- Не удивляюсь. То же самое было с отцом, помнить эту его историю с ножом, лет,
кажется, двадцать назад? У всего свои корни, и давние.
Я смазала ящик маслом, легонько подвигала туда-сюда - никакого скрипа. Пара дней
таких экспериментов, и шаги за стеной прекратились, мать попалась. Так любого
провести можно, надо быть начеку. Я пришла в восторг, провозилась до рассвета,
ящик же давно требовал уборки, как вдруг погасла лампа, и мать за стеной
улыбнулась. "Твой свет не давал мне спать, в висках стучит. Вот взгляни". На
виске в самом деле пульсировал округлый червячок. "Боюсь, не малокровие ли. Все
время что-то беспокоит, то тут, то там, тебе не понять этого. Отец бы такого не
вынес, руки на себя наложил".
Она опустила мне на плечо полную руку. Холодная, как ледышка, и подтаивает.
А у колодца что-то произошло. Всю ночь кто-то спускал и поднимал ведро, и оно с
грохотом билось о сруб. Лишь на рассвете он убежал. Я приотворила дверь в
соседнюю комнату - отец судорожно вцепился в край кровати, на руках резко
обозначились синие жилы, он что-то видит во сне и натужно стонет. Мать,
непричесанная, машет по полу веником. Под утро, говорит она мне, в окно
ворвались жуки, наткнулись на стенку и посыпались на пол. Она встала подмести,
сунула ноги в тапочки, а там жук, укусил за ногу, вон как вздулась, точно
свинцом налилась.
- А он,- мать ткнула пальцем в спящего отца,- сам себя кусает во сне.
- Человек на горе тоже стонет. И листья дикого винограда летят к нам по ночам.
- Ты поняла, что произошло? - Мать наклонилась, и в полумраке мне показалось, -
что ее уши вытягиваются и врастают в пол.- Эти штуковины так шмякнулись об
стенку, что лишились чувств. Ворвались под утро в комнату.
А ведь я взаправду лазала тогда на гору, как сейчас помню. Посидела в кресле,
руки на коленях, потом отворила дверь и вышла на слепящий белый свет. Лезу
вверх, а перед глазами полыхают белые камни. И никаких виноградников, никакой
хижины...
Проект "Хижина в Горах"